ограда из кустов орешника, а за оградой расстилалось поле, на котором паслись коровы и овцы; посреди же сада стоял розовый куст в полном цвету; внизу, под ним, сидела улитка; в ней скрывалось очень многое: её собственная персона.
– Ладно, пусть только настанет моё время, – говорила она. – Я сумею сделать и сделаю гораздо больше, чем этот куст, который только и умеет выгонять розы, или давать орехи, как этот орешник, или молоко, как вон те коровы и овцы.
– Я от вас ожидаю очень многого, – говорил розовый куст. – Могу ли спросить, когда это проявится?
– Мне спешить ни к чему, – сказала улитка. – Это вы всегда торопитесь; самое интересное – ожидание.
На следующий год улитка лежала приблизительно на том же самом месте, на солнечном припёке, под розовым кустом, на котором опять наливались почки и развёртывались розы, новые, свежие розы.
И улитка наполовину высунулась из своего домика, вытянула рога и опять втянула их обратно.
– Всё по-прежнему. Ничего с прошлого года не изменилось! Никакого прогресса; розовый куст опять занят только своими розами; очевидно, ни на что другое он не способен…
Прошло лето, прошла осень; на розовом кусте распускались бутоны и розы до тех пор, пока не пошёл снег, пока не настали холода и сырость; тогда он склонился к земле, а улитка уползла в землю.
Настала весна; показались розы, показалась и улитка.
– Вы теперь старый куст, – сказала улитка. – Вам скоро пора и умирать. Вы дали миру всё, что могли дать; имело ли это какое-нибудь значение – вопрос другой, решить который мне не было времени; ясно и очевидно только одно, что вы для вашего внутреннего развития ровно ничего не сделали, иначе вы сумели бы себя проявить как-нибудь иначе. Вы за это ответите: ведь скоро вы обратитесь в куст и только в куст. Понимаете, что я хочу сказать?
– Вы меня ужасно пугаете, – сказал розовый куст. – Я об этом ещё не думал.
– Да вы, кажется, вообще не утруждали себя этим. Давали ли вы себе когда-нибудь отчёт в том, для чего вы цветёте и в чём состоит самый процесс, почему дело идёт так, а не этак?
– Нет, – весело ответил розовый куст. – Я цвету и радуюсь. Сам не знаю, почему. Солнце меня грело, воздух освежал, я пил чистую росу и укрепляющий дождь; я дышал, я жил. Из земли в меня поднималась сила, и сверху приходила она; я чувствовал, как меня наполняет всё новое нарастающее счастье, и я цвёл; в этом была моя жизнь, и иной я не знал…
– Да, ваша жизнь была весьма спокойна и удобна, – сказала улитка.
– Конечно, всё было мне дано, – сказал розовый куст. – Но ведь вам дано ещё больше. Вы одна из тех глубоко мыслящих, богато одарённых натур, которым суждено повергнуть мир в удивление.
– И не подумаю… – сказала улитка. – Какое мне дело до мира? На что он мне? Мне достаточно самой себя и того, что есть во мне самой.
– Да, но разве мы все тут, на земле, не должны отдавать лучшее наше другим, приносить каждый то, что ему по силам? Правда, я давал только розы. А вы? Вы, столь богато одарённая, чем вы подарили мир? Что вы дадите?
– Что я дала? Что я дам? Я плюю на всех и на всё. Ничего ваш мир не сто́ит и меня не касается! Пусть орешник даёт орехи, коровы и овцы дают молоко, у них у всех своя публика, у меня – моя собственная забота: я сама. Я ухожу в себя, и больше мне ничего не нужно. Мир меня совершенно не касается.
И улитка вползла при этих словах в свой дом и заперлась в нем крепко-накрепко.
– Это очень грустно! – сказал розовый куст. —Я, при всем желании, не могу уйти сам в себя: я постоянно должен распускаться и давать розы. Они осыпаются, разлетаются по ветру. Но я видел, как одна из моих роз попала в книгу псалмов хозяйки, другая приютилась на груди молодой прекрасной девушки, и к этой розе прикоснулись поцелуем жизнерадостные губы ребёнка. Это наполнило меня такой радостью, что была истинная благодать! Это – моё воспоминание, моя жизнь…
И розовый куст расцветал в своём простодушии, а улитка праздно лежала в своём доме. Мир её не касался.
Прошли года.
Улитка была землёй в земле и роза прахом в прахе; даже роза – радость её воспоминаний – засохла в книге псалмов; но в саду росли новые розы, в саду ползали и новые улитки; они сидели в своих домах и плевались, – мир их не касался.
Не прочесть ли нам опять эту историю с начала? Впрочем, она будет всё та же.
1
Один из древнейших городов Греции, находился в Арголиде на Пелопоннесе. (Здесь и далее – примеч. Н.А. Куна).
2
Племя, жившее на западе средней Греции, в Акарнании.
3
Область на северо-западе Пелопоннеса.
4
Город в Арголиде, на северо-востоке Пелопоннеса.
5
Немейские игры – общегреческое празднество, происходившее каждые два года в Немейской долине в Арголиде; справлялись они в честь Зевса в середине лета. Во время игр, продолжавшихся несколько дней, состязались в беге, борьбе, кулачном бою, бросании диска и копья; а также в беге колесниц. Во время игр объявлялся всеобщий мир во всей Греции.
6
Город на берегу Арголидского залива в Арголиде.
7
Тимпан – древний музыкальный инструмент, похожий на бубен.
8
Так называли греки Чёрное море.
9
Современный Дунай; греки, плохо зная географию, думали, что Дунай берёт своё начало на крайнем севере земли.
10
Гора и одноимённый с ней город в Аркадии на Пелопоннесе, там же и город Псофис.
11
Гора и одноимённый с ней город в Аркадии на Пелопоннесе, там же и город Псофис.
12
Область на северо-западе Пелопоннеса.
13
Олимпийские игры – важнейшее из общегреческих празднеств, во время которого объявлялся во всей Греции всеобщий мир. За несколько месяцев до игр по всей Греции и греческим колониям рассылались послы, приглашавшие на игры в Олимпию. Игры справлялись раз в четыре года. На них происходили состязания в беге, борьбе, кулачном
